[Комар Нервный Кокаинист]

Сильно понравился вот этот фик, мне почему-то тоже кажется, что все именно так и было))) Как Рыжий мацал Белого весь фильм!!!
Обожаю Тарантино!!! он мой герой!))) На счет лексики, все фики, что я читала по БП пишутся именно адовой лексикой и меня с нее прет, я так не умею))
Влюблена в описание Ларриных эмоушенс в 1ой части!!!

25.12.2009 в 23:18

Пишет  finley hawking:

another commode story, mr. white/mr. orange, nc-17


another commode story.
author: armstrong
fandom: Reservoir Dogs
paring: Ларри (Mr. White)/Фредди (Mr. Orange)
rating: NC-17
genre: жалкие попытки ангста, погребенные под сахарной волной флаффного романса
disclaimer: от сердца отрываю. Тарантино, подавись.
summary: да это и не фик вообще. клянусь – все так и было. Белый/Рыжий – слэш в каноне.
Все цитаты из фильма в данном тексте приведены в переводе Гоблина. Да простит он мне столь гнусное пидарасятничество.
Ворнинг: лексика. адовая лексика. страх какая нецензурная лексика.
в процессе

decision
aspiration
possession
deception
obsession
expectation
supplication
consummation

decision.

decision.

У него больше нет дыхания. Фредди не может дышать больше, только бессвязно всхлипывать, дрожать и цепляться руками, липкими от собственной ебучей крови руками за локти Белого.
Белый рядом. Белый тяжело дышит, пачкает Фредди своей кровью, кашляет, обнимает, гладит его трясущейся рукой по лицу. Фредди это чувствует, но, блять, он не понимает, он не может понять, как это вообще возможно - чувствовать что-то еще, кроме этих двух ебучих пуль в животе, когда весь организм, весь мир вокруг – это большой запутанный клубок пульсирующей, неистово мучительной боли, блять, он просто не понимает.
- Прости, малыш, - почти шепчет Белый, наклоняясь к самому его лицу, а после он говорит что-то еще, но Фредди уже не слушает, Фредди вцепляется в плечи Белого и тихо скулит, всхлипывает особенно громко, чтобы подавить смешок, истерический ржач, уже зародившийся где-то в дырявых недрах. Фредди знает, что ржать ему нельзя – ржать слишком больно, ржать слишком сложно, ржать опасно.
Малыш, мелкий, мальчик, ребенок, сынок, парнишка, рыжик. Белый придумал эти пидорские прозвища, пока ебал его в жопу, снова и снова. Вор, злоебучий преступник зовет так его, Фредди – добропорядочного копа, новорожденного убийцу, который уже несколько часов гниет в луже собственной крови, гниет, корчится, скулит, и теряет сознание. Снова и снова.
Пожалуй, ради того, чтобы поржать над такой хуйней, не жалко и сдохнуть от боли.
Фредди прижимается щекой к ладони Белого, притягивает его еще ближе к себе, вжимается в него, впитывает в себя его кровь, пот, запах. Фредди слышит его до неприличия громкое сердцебиение, чувствует его, чувствует, как пульсирует свежая рана в животе Белого, и Фредди снова трясет, надрывно, конвульсивно, и Белый гладит его по волосам, убирает их со лба, кажется, шевелит губами в попытке сказать что-то, но Фредди рычит, сжимая зубы, перебивая, не разрешая произнести ему ни слова. Фредди знает, что должен сделать.
Фредди не может позволить Белому заговорить.
Фредди боится услышать.
Фредди боится отступить.
Фредди боится смерти.
Фредди очень нужен этот вдох, пусть даже он и будет последним.

aspiration.

aspiration.

1.

- …я захожу, они все замолкают и смотрят на меня.
- Круто, - Ларри смеется коротко, обводя быстрым взглядом присутствующих, - ситуация просто пиздец.
Запах сигаретного дыма надежно затерялся где-то между пальцев, и Ларри нравится это. Он своего рода маньяк, если дело касается запахов. Как долбанная ищейка, побитая костлявая псина, что тянет носом воздух в поисках жратвы. Его восприятие мира – это запахи, хитровыебанное сплетение запахов, тонких, невесомых ниточек. Что до воспоминаний, затершихся воспоминаний его злоебучего детства – это бешеный калейдоскоп смердящих запахов. Блядская богом забытая улица, где он рос, ее дома и машины – запахи. Свежая краска школьного шкафчика, кровь на руках и лице после первой драки, тяжкий, спертый воздух комнаты, пот, сперма, смазка – запахи. Общественные сортиры, помоечные бары, тюремная камера, и снова кровь, боль, карцер – запахи. И среди всего этого смрада - благоухание свободы и хрустящих зеленых купюр, и острый, жгучий запах жажды приключений на свой зад. Это - зловонная карта его непорочной биографии.
Он подносит сигарету ко рту, касается фильтра губами, но затяжки так больше и не делает, потому что этот малец, этот худосочный угловатый щенок продолжает свой кретинский рассказ, только теперь он говорит, глядя только на него, на Ларри. И, кажется, что-то идет не так, потому что в какой-то момент мир запахов для Ларри трещит по швам и взрывается сотней, тысячей, миллиардом новых ощущений, острых, пронзительных до боли. Ларри смотрит, и каждое малейшее движение проклятого щенка будто отпечатывается на сетчатке, обжигая больно, каждый кивок или взмах ресниц бьет под дых с убийственной силой, и эти чувства, внезапно нахлынувшие ощущения, они такие мощные, что Ларри чувствует себя младенцем, новорожденным. Будто он впервые видит. Будто он впервые слышит.
Этот малыш, он слишком громкий, слишком яркий. Этот малыш убьет его, если не остановится.
Руки. Его руки никогда, ни разу за весь этот пизданутый совершенно неправдоподобный рассказ о сортире, никогда не опускаются. Они летают в воздухе, исполняют какой-то свой, особенный танец, ведомые лишь неспешным, манящим ритмом голоса, танец неторопливый и настораживающий, завлекающий, почти ритуальный, магический танец.
Ларри хочется выть от боли. Ебучей, тяжелой ноющей боли.
Еще чуть-чуть, и он вправду завоет.
Ларри впервые увидел мистера Оранжевого всего час назад, и первым же делом он подумал, что старина Джо ебнулся. Ебнулся вконец, потому что только полный, наглухо припизднутый мудила возьмет на реально стоящее дело жалкого пацана.
- …а они смотрят на меня и чувствуют. Они всегда чувствуют.
Ларри не понимает, почему. Не понимает, какого, блять, лешего он так уязвим перед этим щенком. В какой-то момент ему кажется, что всему виной хронический недоеб, под влиянием которого и спидозную расплывшуюся шлюху из ближайшей подворотни захочешь отодрать, но нет. Здесь, блять, не так все просто.
Лукавый хитрожопый взгляд из-под небрежно спадающих на лицо волос, наглые, гибкие, балансирующие на грани пошлости повадки, слишком, откровенно по-мальчишечьи хрупкое телосложение, нелепая черная куртка крутого парня из старших классов, эдакая напускная небрежность и дерзость бесстыжего волчонка – Ларри тихо шипит, когда догоревший фильтр обжигает его пальцы.
Он не знает почему, как, откуда – но знает точно одно. Есть угроза завалиться.
Потому что пиздецки сложно идти на дело, где и так в легкую можно пулю между глаз схлопотать, так еще и с напарником, на которого у тебя стоит аж до звона в ушах.
Ларри смотрит, видит эти руки, длинные аккуратные пальцы, смеющиеся уголки губ, тяжелые веки, мягкие волосы, Ларри видит все это и думает – да какой, к ебеням, мистер Оранжевый. Он же ребенок еще, мальчишка. Рыжий.
Ларри уже давно упустил, о чем там говорит этот малыш, но ему вдруг кажется, что просто сидеть и слушать – это единственное, чего он когда-либо по-настоящему хотел.

2.

Смешная история про торговлю наркотиками, блять.
- Помните, в 86-ом? Была охуенная нехватка, ни у кого ничего не было…
Нехватка, безумие, телка, хиппи, Санта-Крус, трава, звонки, обдолбыши, порции по шестьдесят долларов, сортир, шерифы, ебучая шавка, гражданин-долбоеб, сушилка для рук.
По кругу, снова и снова, снова и снова, и снова, и снова, снова, блять, да как оно вообще может уместиться в голове.
Думай про это, как про анекдот, блять, как же.
Анекдоты не пожирают мозги с громким чавканьем. Ты не просыпаешься среди ночи в холодном поту от какого-то там ебучего анекдота, не шепчешь его себе под нос отчаянно, судорожно, до самого рассвета, пока, блять, тебя не срубит от изнеможения.
Последние несколько суток Фредди даже в своих жалких кратковременных снах только этот блядский сортир и видел.
- Я ей и сказал: барыжить не буду, но для себя и очень-очень близких друзей немножко возьму…
Полтора месяца как в тягучем, хмельном тумане. Полтора месяца подготовки, осознания, бессонницы, все полтора месяца – как будто под прессом, который все давит и давит.
Сперва было почти весело. Фредди даже помнит неебическую радость, когда его кандидатура была утверждена, помнит, что в тот же день, празднуя, ужрался в хлам с парочкой коллег. Кажется, Фредди до усрачки гордился собой.
В участке только и разговоров было, что о нем. Каждый божий день Фредди обязательно натыкался на группку пиздоболов, перемывающих ему косточки в курилке, Фредди чувствовал на себе косые взгляды, постоянно, краем уха слышал увлеченные перешептывания, видел, как коллеги опускают глаза в его присутствии… И гордился этим, пизданутый ублюдок. Ни секундой не сомневался в своей неебической крутости.
Фредди не сразу понял, что кретины в отделе смотрели на него совсем не как на героя.
Снова взгляды. Шепот. Но другие, не завистливые, не восторженные. Усмешки. И жесты какие-то ломанные, почти тревожные. И подходить к нему боятся, шарахаются, будто он вирусом каким заражен смертельным.
Смертельным, смерть. Так Фредди и узнал, что в участке его держат за психопата-смертника.
Потом, обычно добродушный начальник, хмурясь, и глядя куда-то мимо него, попросил пересмотреть завещание. Так, на всякий случай. Дал кучу бумаг на подпись, Фредди не читал их толком, но что-то там об ограниченной ответственности, несчастных случаях и материальной помощи.
За неделю до внедрения Фредди впервые почувствовал себя будто жопой нанизанным на гигантский крючок. И с каждым днем этот ебучий крюк все глубже и глубже вонзался, протыкая внутренности насквозь, пока Фредди, наконец, не бросили на приманку акулам.
Полтора месяца жесткой мозговой ебли, и все ради этого долбанного дня. Ради этой ебучей встречи.
Этой ночью Фредди спать так и не лег. Сидел на краю кровати в одних трусах, бесконечно курил, вертел ствол в руках и шептал-шептал-шептал, жмурился до боли в глазах, считал скачущие яркие блики, вспоминал советы Рэнди, своего связного, какие-то отрывки своей новорожденной биографии и снова шептал-шептал-шептал. А из головы все не шли парни из отдела, взгляды которых будто на верную смерть его провожали.
На отца его, наверное, так же смотрели. Когда он шел на то чертово задание, под ебучим прикрытием, где его и пристрелили, да упокой господи его душу.
Блять, неужели и его так же, как ебаную куропатку…
Нахуй. Нахуй такие мысли.
- А у нее был целый кирпич, и она не хотела продавать сама…
Фредди знает, что облажался. Фредди видит, как смотрит на него Кэбот, видит эту легкую ухмылку у него на лице, которая просто кричит ПАРЕНЬ, ДА ТЫ ДЕРЬМА КУСОК! Фредди чувствует недоверие, тяжко повисшее в воздухе, волны, цунами недоверия.
Кэбот не возьмет его на дело. Не возьмет, это точно, и еще повезет, если не прикажет своему тошнотному сынишке пристрелить его в ближайшей подворотне.
Фредди уже неоднократно успел пожалеть, что выебнулся с перепугу и заказал виски. Выпивка тут же вдарила по измученному постоянными недосыпами организму, по оголенным нервам, и мозги с громким хлюпаньем услужливо забурлили внутри черепа, уничтожая остатки здравого смысла.
Его спалят сейчас. Поймают на какой-нибудь случайно сорвавшейся с языка хуйне, и это будет конец его славной жизни. И это, блять, не комикс. Он не объявится в следующем номере живой и невредимый, его не спасет очередной злоебучий супергерой. Это будет КОНЕЦ. Огромные красочные буквы на его могиле.
- Обычно она ходила с братом, но того внезапно приземлили.
- За что?
А правда, за что? Он в душе не ебет.
Фредди замирает на какую-то долю секунды. Поворачивает голову и встречается взглядом с этим странным персонажем, другом Кэбота, так называемым мистером Белым. Тот смотрит выжидающе, и видно же, что ничерта он словам Фредди не верит, сразу ясно, что видит его насквозь, но этот прищур, легкий наклон головы, тень улыбки в уголке губ – блять, да этот мужик ему помогает, за шиворот из болота вытаскивает.
Ответ молниеносно созревает в голове, и это как откровение с небес. Как блять ебучий дар божий. Фредди словно вскрыли закупоренные легкие, и он сделал настоящий вдох, это второе дыхание, которое стало для него первым.
- За нарушение правил дорожного движения, - говорит он быстро, небрежно, и слова сами лезут из его горла, перебивая, отталкивая друг друга, рвутся наружу, Фредди говорит и вдруг понимает, что говорит правду – это было с ним, на самом деле, это происходило, он не придумывает, он по-настоящему помнит это. Он чувствует, чувствует ту панику при виде четырех шерифов и ебанутой овчарки, чувствует, как кричит все внутри, чувствует, как подгибаются коленки, чувствует запах общественного сортира и тяжесть сумки с кирпичом травы в ней.
Белый хочет услышать его рассказ, он слушает, и Фредди рассказывает – как умеет. Просто, без напряга, почти лаская слова, не выжимая их, а только касаясь тихонько. Рассказывает только для него, глядя на него, доверяя ему, блять, да свою жизнь доверяя, потому что чувствует – только Белый способен вытащить его сейчас. Фредди в душе не ебет, кто такой Белый и в каких он отношениях с Джо, имеет ли он какое-либо влияние на него, но взгляд, ебучий взгляд обещает Фредди, что все будет отлично.
Фредди - внедренный коп, и первое его правило, главное правило – не доверяй никому. Никогда. Ни при каких условиях.
Похоже, Фредди на редкость хуевый коп.

TBC